Пожалуй это самая социально приемлемая поведенческая зависимость, а в некоторых регионах планеты даже социально поощряемая. К таким регионам, например, относятся Япония и Южная Корея и там же она становится одной из относительно частых причин самоубийств и просто частой причиной вреда здоровью т.к. несоблюдение режима труда и отдыха оказывает неблагоприятное влияние на все системы организма, в особенности на ЦНС и сердечно-сосудистую.
Важно отметить что зависимость не носит экономического характера т.е. человек работает больше не для того чтобы больше заработать, вывести своё дело или свой профессиональный/карьерный статус на какой-то новый уровень. Результаты деятельности тоже интересуют лишь формально и как правило «совершенствование» их сводится к вторичным, несущественным признакам: внимание межстрочным интервалам и соблюдению полей в документе вместо содержания, красиво бегать и быть в отглаженной форме вместо забивания голов в футболе, оформление блюда вместо его вкуса и т.п.
За таким явлением скрывается страх «прослыть некомпетентным» и утратить возможность удовлетворять свою потребность в социальном одобрении. При этом же внутренне человек как минимум частично осознаёт свою «ущербность» и пытается её компенсировать через бесконечное совершенствование вторичных признаков, которое в результате снижает продуктивность деятельности, а это уже подпитывает страх отвержения, потери возможности получать одобрение. Таким образом появляется основной «порочный круг» этой зависимости.
Выше описанное запускает процесс выгорания, но и тут он тоже принимает искажённую форму по своей внутренней динамике: ограничение социальных контактов и других видов деятельности происходит из-за соображений сохранения не энергии, а одобрения («Трудоголик-сан так много работает, что у него совсем нет времени на друзей и семью»); состояние истощения воспринимается не как проблема, а как достижение; негативные эмоциональные реакции на окружающих не вызывают стыда или сожаления, а воспринимаются скорее как подчеркивание значимости и важности себя («как они смеют отвлекать меня от важного дела», например, перекладывания бумаг или расстановки знаков пунктуации). Однако на финальном участке процесса выгорания это искажение исчезает: депрессия и опустошённость одинаковы у всех, также как и риск суицидального поведения.
Процесс психотерапии этого расстройства во многом осложняется не только его социальной одобряемостью, но и тем что само патологическое поведение в какой-то мере служит для человека основой самоидентификации, а негативные моменты этого поведения активно цензурируются психическими защитами. Даже если терапевт действует максимально деликатно и касается только «разрешённых» тем риск ухода пациента с терапии очень велик, причём он может даже для самого человека подаваться в сугубо положительном ключе - «мне здорово помогли, все проблемы решились». Шансы на это несколько меньше если трудоголик дошёл до депрессии, но как только состояние стабилизируется они снова возрастают.
Впрочем, можно питать некоторую надежду что информирование об этой проблеме и последующее изменение общественного отношения к ней может несколько изменить ситуацию т.к. в данном случае социальное одобрение как главная потребность таких людей может оборачиваться уже против самой аддикции и способствовать большему комплаенсу в терапии.
